Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суд - Страница 72

Переводчики несут уголовную ответственность за заведомо неправильный перевод. Вернее сказать, что такая ответственность только предусмотрена. Современной судебной практике неизвестны случаи привлечения к такой ответственности. Какая идиллия! Вероятно, искажений переводов вообще не происходит. Но всё же признаем, что в существующих условиях практически невозможно доказывать точность и правильность перевода, когда нет чётких определителей, что считать по каждому случаю верно переведённым. Ещё сложней выявлять прямой умысел на искажения, злонамеренность, заведомость действий переводчика. Ведь текущая информация может подвергаться искажениям специально и в обусловленных содержании/форме. Чтобы доказывать такие факторы очевидно требуется задействование и контроль других специалистов, мнение которых то же может быть не бесспорным. Да и бремя ответственности частично будет лежать на тех следователе и судье, кто привлекли переводчика да не убедились в его способностях и пристрастиях. Такие условия вполне допускают намеренное внедрение таких специалистов, кто подыгрывает обвинению, заблуждает подозреваемого неточностями, искажением оборотной информации, а то и прямо толкают в пропасть. Случаются и грубые искажения, когда, например, вразрез с действительной позицией подозреваемого, переводчик заявляет «от его имени» о признании вины, о согласии с обвинением, но отказе от показаний. Тем более нет трудностей «забыть» все разъясняемые права или транслировать из в неверном значении или неполно. Подобные мерзости в дальнейшем к увечьям в защите. Есть страховочные заклятия против этого. Необходимо хотя бы разочек осуществить скрытую запись по участию переводчика и проверить его работу через других спецов. Или даже открыто демонстрировать проведение записи. Должен бы струхнуть, остеречься последствий.

Случалось так, что на судебной стадии рассмотрения обвинения вдруг выяснялось не владение подсудимым языком судопроизводства или его крайне сомнительные познания и понимание. Убедившись в такой ущербности суд признавал необходимость содействия переводчика. И на том ограничивались. Но признание таких фактов автоматом ставит под сомнение законность всех предшествующих этапов рассмотрения дела, включая стадию участия самого подозреваемого, когда он не был обеспечен помощью переводчика. Любые документальные свидетельства, типа «русским языком владею, в услугах переводчика не нуждаюсь» не могут служить оправданием, так как явно не соответствуют действительность. Что и подтвердилось последними выводами суда по языкознанию и нуждам бывшего подозреваемого. Скорее всего, все прежние утверждения фальшивы, имел место обман с преодолением права.

Кроме того, встречаются умники от следствия и судебной власти, кто пытается толковать содержание нормы о праве на пользование языком владения в усечённом значении. Наличие этого права они признают только по отношению к процессу дачи показаний или объяснений. А участие переводчика видят только для такого рода общений. Отсюда выводят отсутствие прямого права пользоваться родным языком в процессуальных обменах информацией иного формата, например, по ходатайствам, отводам, жалобам, возражениям и прочим обращениям. Враньё! Право на помощь переводчика вообще самостоятельно, отделено от «права на язык», и широту его действия Закон не ограничивает.

3.4.7. Право знакомиться с протоколами и подавать замечания

Подозреваемый вправе знакомиться с протоколами следственных действий, произведённых с его участием, и подавать на них замечания.

Знакомство указанное должно быть прямым, непосредственным и подробным, как люди знакомятся лично друг с другом, как враг с недругом, за руку и воочию. Именно в таком значении и должно правильно пониматься процессуальное знакомство. Опосредованное же знакомство, то есть через кого-то, с чьих-то слов и сообщений, через любые производные носители – это косвенный контакт с информацией, который не гарантирует полноты и достоверности. Посредничество в ознакомлении допустимо, если подозреваемый, например, в силу физических или иных препятствий не способен к самостоятельному ознакомлению (слепой, глухой, не владеет официальным языком, неграмотен, спит или умер).

При необходимости следователи заводят любимый ими вальсок – ознакамливают путём зачитывания протоколов вслух. Это считают достаточной мерой. После чего участники, включая подозреваемого подтверждают подписями правильность содержания документа, а вместе с этим и факт ознакомления с ним, с его содержанием. Но в таком порядке обычно оглашается только описательная часть существа следственного действия, оглашается кратко и с искажениями (изменения формулировок, пропуски, умалчивания). Мусора такие выкрутасы оправдывают экономией времени. Ну как же, пока все участники по очереди прочтут текстуру! Следователи тонко пользуются доверчивостью и невнимательностью подозреваемых. А те в дальнейшем изумляются, откуда в протоколе появилась левая информация, куда делись важные данные. Поздно, овца, в протоколе уже подпись твоя стоит удостоверительная. Ещё одна разновидность надувательства – оглашение документа «с экрана». При таком раскладе текст набирается через комп на дисплей, не распечатывается бумагой, следователь его зачитывает по экранному изображению, выясняет у участников верность изложения, если нужно, то подправляет с ходу или делает вид таких исправлений. Все согласны? – тогда только в печать и на подпись. И вновь защита упускает подлог.