С таким уклоном рассуждая, конечно, можно далече уйти, напроч отрицая применение любых производных, косвенных источников, и прийти к выводу о заведомой недостоверности подавляющего большинства видов доказательств. Ни в коем случае. Рамс только о случаях неприродных (искусственных) посредников, чьи искажающие свойства должны приниматься во внимание с позиции Презумпции недостоверности, о случаях, когда первоисточники не подтверждают представляемую (якобы) от них информацию или не могут её подтвердить, как например, мертвецы. Ведь если «первоисточник отрицает и факт предоставления и содержание информации, предлагаемой на суд от его имени, о которой сообщает только со ссылкой на него информатор, а другие независимые «подтвердители» отсутствуют, то тогда требуемого первоисточника фактически и не существует в природе в достоверном виде, он ложный или не подтверждённый, а вся последующая, ему приписываемая информация должна приравниваться к слуху (анонимке) Верно? Иначе от твоего или моего имени, мнимо, нашими устами можно любому другому слушателю заявлять о любых признаниях; а в отсутствие самой экспертизы следак станет способен выставлять её содержание изустно; а взамен надуманного вещдока оперативник укажет о следах на нём и т. д. И вся такая информация будет приниматься доказательством и повлияет на решения по всем вопросам доказывания и уголовного наказания, и предложено будет верить в правдивость такой информации. Обвинительная практика тяготеет к подобным вменениям, что приводит к диким казусам, когда повсеместно обвиняют и осуждают на основании не надёжных источников, а в приближении – без таковых. Машу обвинили в сбыте амфитомина Серёже на основании показаний Володи о данном событии, и что Серёже стало известно во всех подробностях со слов самой Маши, хотя Маша отрицала и факт сбыта и факт таких сообщений со своей стороны. Отрицал это и Серёжа тоже. Осудили.
Кстати о мертвецах… Не спадает популярность такого способа доказывания, как свидетельства со ссылками на сообщения лиц, почивших в бозе. Правда, – это очень выгодно и удобно опираться на информацию от не живых (или больных тяжкопсихическим, пропавших) источников. Например, в моём деле обвинение использовало показания свидетеля, который не был очевидцем. Все его свидетельства приплодом шли со слов погибшего потерпевшего, который, в свою очередь, ещё до гибели, якобы, сообщил этому свидетелю страшные подробности преступления, якобы, узнанные им из моих признаний в его адрес. Этакая двойная производность. И проверить такого рода сообщения не представляется возможным. Вызов и допрос духов умерших не практикуется.
Справедливости ради обмолвимся, что на словестную молчанку мертвецов полагается и защита. Но, в отличии от таких же действий обвинения, если к ним прибегает защита, мусора реагируют адекватным отказом ввиду невозможности проверки сведений. А начнут против тебя свидетельствовать устами мёртвых мусора – примут это на «ура». Я склонен согласиться с принятием достоверными таких и подобных этому свидетельств лишь в некоторых случаях, – когда, например, такие сообщения первично были запротоколированы (свидетель дал показания и помер после допроса), а сами сведения подтверждаются через другие источники и виды доказательств, то есть совокупно обнадёжены. Но всё же и здесь требуема крайняя осторожность.
Чтобы там не скулили легавые, а когда имеем дело со свидетельствами, представляемыми через посредничество других лиц, пред нами подмена доказательств. При всей нелепости применения подобной природы сведений, приёмы этого широко применяются в судоскотстве, а судьи склонны принимать такие сведения во внимание в равном значении с прямыми уликами. Мусора осмеливаются на эту дерзость только вследствие трусливого молчания овец.
«Ничто так не подбадривает струсившего, как трусость другого человека» (У. Эко / Имя Розы).
Таким образом, надобно нам по каждому доказательству выяснять наличку твёрдого источника знаний. А им должен быть первоисточник, действительно информированный по обстоятельствам дела. Любое косвенно-производное доказательство критически оцениваем и о малейших сомнениях в его искренности заявляем властям. Чур, это не касается сомнений в собственных доках. В случае же очевидных препон в проверке через первоисточник в категоричной форме должен следовать сигнал о недостоверности.
Производная информация, как ранее отметили, может и соответствовать действительности, может верно отображать событийность. Хотя костные косвенности субъективно и принимаются во внимание мусорами (и защитой), но в сиротстве своём годны лишь для построения версий. Эти данные требуют ревизии и убедительных удостоверений. И если единичные такие сведения всегда сомнительны, то совокупность подобных в отношении одного и того же факта может поляризовать достоверность. Так произойдёт, если о твоих устных признаниях во вполне совпадающем их содержании сообщают два независимых свидетеля, которые указывают именно на тебя, как на источник такой информации, получили эти признания в разное время и не имели возможности обсуждать эти свидетельства между собой, согласовывать позиции или получить доступ к той же информации, допустим, через следственные действия через посредничество.
Ничтожность предположений. Отсутствие утвердительности, стабильности лишает предположения (гипотезы) доказательственной силы и значимости. Неустойчивость, не категоричность предположительных сведений не позволяют на их основе строить достоверные выводы по обстоятельствам дела.